Сначала был допрошен Денис Сафронов, точнее, завершен допрос предыдущего заседания. Денис исчерпывающе пояснил происхождение оборотных средств своего паркового бизнеса, показал, что они не имеют никакого отношения ни к десятине, ни к потерпевшим. Продемонстрировал бухгалтерские, налоговые документы, подтверждающие происхождение этих сумм. Сумм, которые были еще в 2020-м году изъяты из дома Сафронова и арест на которые безосновательно, на наш взгляд, продлевался до сих пор.
Потом выступил с ходатайством-заявлением Кирилл Климов, где, кроме всего прочего, прозвучало и то, что протокол своего допроса следователем, зачитанный прокурором на прошлом заседании, он считает лживым.
Далее решался вопрос по мере пресечения, то есть о нашем содержании под стражей. Были заслушаны выступления адвокатов и обвиняемых, наши выступления.
Предлагаем вашему вниманию выступления Вадима и Владимира. Выступление Учителя уже опубликовали раньше.
Выступление Вадима Редькина на судебном заседании 29.12.22 г.:
«Ваша честь! 28-ой месяц мы находимся за решеткой. Это очень много для парней нашего возраста. Из услышанного на последних заседаниях так и остается вопрос по поводу обвинения: что же мы сделали такого преступного? Потерпевшие много говорили, зачитывались протоколы, но нигде не прозвучало, что кто-то из нас причинил кому-то насилие.
Главный «потерпевший», расписавшись об ответственности за дачу ложных показаний, заявил о хорошем к нам отношении, о долгой дружбе, а чуть позже – о главном своем желании: надолго засадить нас за решетку. Т.е. проявил мотивацию к оговору. Сказал, что 18 лет был мне, нам близким другом, но именно личного общения я с ним никогда не имел. Заявил о своих 12 тыс. $, якобы лично переданных мне в руки, чего никогда не было и быть не могло – он приехал в общину, имея, как говорят очевидцы, 500 $, на что и купил дом. А теперь он еще и включил эти мифические 12 тыс. $ в расчет якобы причиненного ему ущерба в размере 7,2 млн. руб. Заявил он и о строгой обязательности для мужчин общины труда на Святыне, и что в противном случае человек выводится из Семьи (общины) и объявляется неверующим, но сам более 10 лет не трудился там и при этом оставался в Семье, и никто его никуда не выводил и никак не определял, пока он сам не решил определить себя неверующим…
А другой потерпевший на следующем заседании выразил мысль, что протокол его допроса – подделка, он таких показаний не давал, и что следователь оказывал на него давление, разводил его, задерживал допоздна в кабинете…
И еще вот о чем, ваша честь: якобы факт давления на потерпевших. Причем здесь мы? Как не было, так и не может быть фактов, в силу наших этических принципов, что мы из СИЗО угрожаем кому-то на свободе, оказываем давление, оскорбляем кого-то и можем или собираемся куда-то сбежать с необнаруженными средствами. Такие неаргументированные предположения абсурдны – мы очень заинтересованы в законном, справедливом разрешении этой судебной ситуации.
Между тем некурящие пенсионеры, вегетарианцы с 30-ти летним стажем продолжают содержаться в перегруженных по численности камерах (где, конечно, курят, и много) в малосопоставимых со здоровьем условиях. Трудно понять обоснованность и целесообразность такого рода испытания в отношении граждан России пожилого возраста.
Добавлю еще об одной, на мой взгляд, нецелесообразности сегодняшней меры пресечения: касается это не только здоровья, но и пользования временем судебных заседаний. В день суда нас забирают из камер в 7 утра, в суд привозят к 11 часам, т.е. 4 часа мы находимся в многолюдном боксе, обычно стоя и в дыму. Из суда нас возвращают в СИЗО в 16-17 часов, и снова 4-5 часов мы находимся в непригодных для жизни условиях. Само же заседание длится около 4-х часов. В отношении здоровья упомяну и о двух полных рентген-просвечиваниях – до выезда в суд и после возвращения в СИЗО. В чем надобность таких сложностей? Ведь при иной мере пресечения имеется возможность и здоровье сберечь, и раньше появиться в зале суда, и позже покидать его, не ориентируясь на время возвращения автозака в СИЗО. Вполне реально прибавить к длительности заседания 3-4 часа, и варьировать днями судебных заседаний, где суд можно проводить в те часы, когда имеются свободные помещения. Ведь, как понимаю, затягивание процесса не интересно никакой из сторон.
И позволю себе в очередной раз напомнить о самом важном. Мы, многодетные отцы (у меня, вместе с женой, 6 девочек, трое – малолетние), не имеем возможности уже третий год обнять своих детей и жен. Хотя в нашей стране, при критической ситуации с приростом населения, декларируется как основное право детей на полноценную семью. Считаю, что применяемая к нам до сих пор мера пресечения относится к психологическому насилию в отношении наших детей, семей, нас, наших родных и близких. Когда нас забирали из дома боевыми вертолетами и спецназом в тюрьму, моей младшей дочери было 2 года, она лишь училась складывать буквы в слова. И вот суд разрешил телефонные звонки, благодарен вам за это, дочь спросила меня (представьте, спросила ладным предложением, я ведь не слышал ее более двух лет): «Когда ты вернешься, папа, когда я тебя обниму? Приезжай на мой день рождения, он у меня зимой». В январе, уже на днях, ей будет 5 лет. Я со щемящим восторгом услышал, как она говорит стройными предложениями…
Ваша честь! Прошу вас изменить меру пресечения, ведь таким шагом можно избежать названные сложности. Документы на квартиру в Новосибирске прилагаются».
Выступление Владимира Ведерникова на судебном заседании 29.12.22 г.:
«Ваша честь, до того как я попал в заключение, я искренне верил и детям в школе на уроках обществоведения рассказывал о независимой судебной власти, о верховенстве закона, о том, что следователи честно разбираются в обстоятельствах уголовных дел, прокуроры следят за соблюдением закона. Наверное, где-то есть такие следователи и прокуроры, но на сегодняшний день, в нашем деле, пока мы не встречали таких.
Вот уже более двух лет на каждом судебном заседании по мере пресечения мы наблюдаем проявление двойных стандартов российского правосудия, по крайней мере в нашем случае это проявляется ярко и наглядно. Чтобы не быть голословным, приведу примеры.
В постановлении Пленума Верховного Суда от 19.12.2013 г. №41 говорится:
«1. При принятии решений об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу и о продлении срока ее действия судам необходимо обеспечивать соблюдение прав подозреваемого, обвиняемого, гарантированных статьей 22 Конституции Российской Федерации и вытекающих из статьи 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
2. Избрание в качестве меры пресечения заключения под стражу допускается только после проверки судом обоснованности подозрения в причастности лица к совершенному преступлению. Обоснованное подозрение предполагает наличие данных о том, что это лицо причастно к совершенному преступлению…
Обратить внимание судов на то, что проверка обоснованности подозрения в причастности лица к совершенному преступлению не может сводиться к формальной ссылке суда на наличие у органов предварительного расследования достаточных данных о том, что лицо причастно к совершенному преступлению».
Ваша честь, мы уже заслушали нескольких так называемых потерпевших, интересные были заседания, но даже на них потерпевшие не высказывали обвинения в наш адрес, о причинении им тяжкого вреда здоровью. А ведь следующие из потерпевших – это люди, которых никто из нас не знает, никогда не видел, не общался, но при этом, в соответствии с обвинением, мы в корыстных целях, регулярно, вопреки их воли, лично им причинили тяжкий вред здоровью.
Это факт необоснованности обвинения.
Далее в постановлении Пленума Верховного Суда говорится:
«3. Исходя из положений статьи 97 УПК РФ ни одна из мер пресечения, предусмотренных в статье 98 УПК РФ, в том числе мера пресечения в виде заключения под стражу, не может быть избрана подозреваемому или обвиняемому, если в ходе судебного заседания не будут установлены достаточные данные полагать, что подозреваемый или обвиняемый скроется от дознания, предварительного следствия или суда, либо может продолжить заниматься преступной деятельностью, либо может угрожать свидетелю, иным участникам уголовного судопроизводства, уничтожить доказательства или иным путем воспрепятствовать производству по уголовному делу».
Далее в материалах Пленума Верховного Суда подетально расшифровывается, что может являться доказательством, что лицо может скрыться от суда, продолжить заниматься преступной деятельностью, о том, что является доказательством угрозы свидетелям, но ни разу, ни на одном судебном заседании, не были учтены прямые правовые рекомендации Пленума Верховного Суда.
Даже категоричная подсказка Пленума: «…мера пресечения содержания под стражей не может быть избрана без доказательств…» – игнорируется судами. Ни разу государственный обвинитель – сегодняшнее судебное заседание тоже не является исключением – не представлял никаких доказательств о том, что мы скроемся от суда, продолжим заниматься преступной деятельностью, будем угрожать свидетелям или потерпевшим.
В этом и есть проявление двойных стандартов российского правосудия. Пленум Верховного Суда поясняет судам, при каких условиях может быть назначена мера пресечения содержание под стражей, а суды не обращают на это никакого внимания и действуют противоположно решению Пленума Верховного Суда.
На всех судебных заседаниях по мере пресечения мы приводили явные доказательства того, что мы не скроемся от суда, рассказывая о том, что с 2019 года мы знали о возбуждении против нас уголовного дела, у нас были в наличии документы и возможности скрыться, но мы не скрывались и по возможности помогали следствию разобраться с делом; мы знали, кто написал на нас доносы, но никаких угроз или давления на свидетелей и потерпевших не оказывали. Но это никому не важно, никого не интересует.
Более того, мы заинтересованы, чтобы так называемые потерпевшие не меняли свои показания, так как они основаны на откровенной лжи, а есть много свидетелей, непосредственных участников событий, которые расскажут, как все происходило в действительности.
Нас никто не хочет слышать – ни судьи, ни прокуроры, при том что сами неприкрыто нарушают действующее законодательство.
На основании вышесказанного прошу смягчить нам меру пресечения».
После всех этих выступлений (а первым коротко выступил прокурор с предложением продлить меру пресечения на 3 месяца, т.к., на его взгляд, причины для изменения меры не отпали) суд предложил высказать мнение присутствующим в зале потерпевшим Кириллу и Ольге (его маме) Климовым. И Ольга, и Кирилл высказались, что они не возражают против изменения меры пресечения в отношении Учителя.
То есть все присутствующие в зале суда в этот день, кроме прокурора, не возражали против изменения меры пресечения, в том числе, конечно, и Денис Сафронов. 🙂
Суд удалился на совещание, которое продолжалось не менее часа. Результат вы уже знаете. Продлены и мера пресечения в виде заключения под стражу, и арест на имущество Сафронова на 3 месяца, то есть до 11 апреля 2023 года…
Что сразу бросилось в глаза в постановлении суда… С первых дней избрания, а потом и продления меры пресечения приводится одна и та же фраза – они (Учитель, Вадим, Владимир) располагают значительными суммами денежных средств… Вот такой аргумент. Вот бы вспомнить, где эти значительные деньги лежат. 🙂
При аргументации продления ареста имущества Сафронова прозвучало интересное разъяснение. Согласно правовой позиции Конституционного суда РФ наложение ареста на имущество, находящееся у лиц, не являющихся обвиняемыми, допускается лишь при условии, что относительно этого имущества имеются достаточные, подтвержденные доказательствами, основания полагать, что оно получено в результате преступных действий обвиняемого…
Но откуда же взять такие, не существующие в природе, доказательства?! О них нет ни слова в томах дела. И ведь о происхождении денег мог знать только Денис Сафронов. Мало того, он представил все документы, однозначно показывающие происхождение этих денег, и суд принял эти документы как аргументы. Вот такие чудеса аргументации продления ареста на имущество. С этим постановлением суда вы будете иметь возможность, при желании, познакомиться сами.
И ещё интересный момент. В этом постановлении не упоминается, что потерпевшие Климовы не возражали против изменения меры пресечения.
Такое ощущение после озвучивания постановления суда, что как будто бы ни нас, ни наших адвокатов не было в этот день на заседании и, соответственно, никто из этой команды (7 человек) не выступал на заседании…
Может быть, ошибочно, но (таковы факты) просматривается зависимость независимого суда от кого-то или от чего-то.
