Фантастическая быль “Истории Евсея”, часть 1.
Продолжение. Начало повествования ссылкам 1-5, 6-7, 8-10, 11-12, 13-15, 16-17. Общее оглавление в конце этой страницы.
Глава 18.
Осень. Пора молодого вина. Свадьбу сыграли быстро – торопились не откладывать счастливое время.
Любимого Деда, виновника нашего предначертанного соединения, посадили во главе стола. Мы с Ани расположились по сторонам от него. Это помню хорошо.
А дальше… Были ведь близкие друзья, мы знали друг друга с детства, вместе встречали корабли. Были уже пожилые друзья, которые касались наших судеб с заботой о нас. При таких друзьях можно было ничего не придумывать – не создавать на время видимость нехарактерного поведения. Ну, я и не создавал, ясно понимая, что женюсь в первый и последний раз на единственной любимой. И Дед не создавал видимость, потому что он – любимый Дед и тоже единственный. Ани – девушка, ей нельзя, как нам можно. И она так не умела.
Помню только, что в день свадьбы мне было двадцать семь лет, а ей шёл семнадцатый год…
Я не предполагал, что с любимой женой можно быть друзьями. Я вообще мало что предполагал по этой теме, не было опыта. А чувство к Афине оставило обжигающие воспоминания, в такие не хочется возвращаться. Я имел лишь расплывчатый общий мужской родовой взгляд на мир женщины, точнее, жены, который заключается приблизительно в следующем: женщина видит мир совсем по-другому, главным для неё является совсем не дружба, как у нас, мужчин, а наличие в доме еды и монет для пропитания детей и себя. Что и должен обеспечить мужчина, которому для исполнения этих обязанностей не обязательно часто находиться дома. Я понимал с высоты своего возраста, что в таком взгляде не хватает каких-то важных нюансов и не упоминаются чувства, а они являлись для меня жизненно важным компонентом. Этот мой взгляд на женщину не распространялся на память о маме. И это было понятно – ведь я был ей сыном, а не мужем. Но мама была женщиной и отдавала мне то, что имела в себе – заботу, нежность, любовь без условий. Она не требовала, она любила. Именно такой я помнил родную женщину – маму. И я помнил её обещание мне, ребёнку: она обещала вернуться со своей звезды…
Эта мысль мне пришла сразу, утром после свадьбы – а не есть ли Ани возвращение моей мамы? Или мама, к примеру, попросила женщину-ангела, свою подругу, родиться на Земле и додать мне настоящей любви? Я, конечно, улыбнулся своим мальчишеским размышлениям. А что? И такое может быть.
В моей жизни именно так и произошло. Ани любила меня без условий. Цветок источал аромат, совсем не думая о воздаянии, и аромата не становилось меньше. А я рядом с ней быстро становился заботливым, зрелым мужчиной.
– Евсей, расскажи о маме, – иногда просила она.
И я выуживал из головы далёкие воспоминания, запахи детства. Ани задумчиво слушала и улыбалась… Ей было интересно всё, что я любил делать. Она умела жить этим. Могла, например, узнавать у меня детали кузнечной работы: как я определяю, что металл в печи уже готов для ковки, чем отличается и отличается ли металл для ножа от металла для больших гвоздей, можно ли в кузне сделать железную тарелку или чашку… И ведь я пробовал делать тарелку, вытягивать металл до похожей на тарелку формы.
Ей было любопытно, что и как я делаю, когда изгоняю бесов. Как молюсь и что при этом представляю. И если в кузню я иногда брал Ани с собой, на битву с бесовщиной брать её не решался, да и не видел нужным. Мои решения Ани не оспаривала, соглашалась легко, с улыбкой.
Она даже ходила со мной и Гектором два раза с вестью в недалёкие селения, внимательно и задумчиво слушала мои рассказы, как будто погружаясь воображением в сказанное.
Во Фригию я не взял её с собой, это было сравнительно далеко, а дальняя дорога с единственной любимой в незнакомое место настораживала, и такая настороженность мешала делать главное. Ани совсем не расстроилась, что любимый ушёл без неё. А потом, удивляя меня, сама рассказывала мне некоторые детали нашего с Гектором путешествия, переспрашивая у меня:
– А вот такое у вас там было?
– Было, – отвечал я. – Как это у тебя получается?
– Я люблю тебя, вот и весь секрет, – улыбалась Ани.
Она мало чего боялась, так мне виделось. Ани не боялась смерти. Это было удивительно: ведь она женщина и сильнее привязана к жизни, чем я. Я относился более настороженно к уходу из тела, как к чему-то неизведанному.
– Жизнь удивительное событие, особенно с тобой, любимый, – говорила она. – Мы уже вместе, мы сплетены чувствами. Представляешь, расстояния, разлуки не могут убрать эти чувства, они уже есть, они живут… И будут жить всегда, наши чувства, пока они дороги нам – ведь мы думаем о них.
– Всякое может произойти, всё в воле провидения. Мы не можем изменить час своего ухода, как и час рождения, – подначивал я её.
– Поэтому надо торопиться радоваться любви и складывать наше счастье. Оно однажды, если оно уже есть, снова притянет нас. Ведь смерть – это как временная разлука. Это так же, как ты ушёл далеко на Восток, а потом вернулся…
Анина жизнь, её мысли были для меня прямым подтверждением предсуществования – существования жизни до нынешней жизни. Или по-другому, реинкарнации. Как ещё можно объяснить, что семнадцатилетняя красавица рассказывает мне такое?!
От неё исходил удивительный аромат, от которого у меня, бывало, слегка кружилась голова.
– Ани, у тебя восхитительный аромат. Ты знаешь об этом? Это какая-то неповторимая смесь запахов весенних цветов, а может и летних, и осенних… Там как будто присутствует и запах кедра ливанского.
– Это твой аромат, Евсей. Я цвету из тебя…
– Не думал никогда, что мужчина может так удивительно пахнуть, – улыбнулся я. – Такого быть не может… Мужской организм не создан источать такое. А если начинает источать – что-то с ним не так… Кузня не может так пахнуть.
Ани засмеялась:
– А вот и может… Только чувствую его одна я… Он притягивает меня к тебе… Это как запах почвы, влаги, которые мне необходимы, чтобы жить – и цвести. Ты моя жизнь. Из твоего мира я распускаюсь, как цветок из нужной ему почвы. Какая земля, какой в ней вкус, сок – такой и цветок.
Вот так, любимый… Ты любишь мой аромат, потому что я расту из тебя. А я могу цвести и источать такой аромат только из тебя. Я просто твой цветок…
Наш медовый месяц продолжался почти два года. До моего ухода на Восток. Там у персов я узнаю, что «медовый месяц» означает не месяц после свадьбы, а долгую счастливую любовь…
Своим прикосновением, своими разными прикосновениями она могла и снять усталость, и вызвать во мне огонь сильного желания… Как красиво и глубоко мы могли сплетаться в одно, описывать здесь не стану.
При всём рассказанном выше, Ани готовила очень вкусную пищу. И не только мне одному, но и Деду. И он тоже жмурился от удовольствия, иногда приговаривая: «Вот такими богини и должны быть».
Кто-то может сказать: «Ну и выдумал ты женщину, таких не бывает». Да, друзья, я тоже не мог даже в мечтах представить, что так бывает.
Но такое вот непридуманное счастье почему-то свалилось на меня. А я ещё пытался сопротивляться этому или делать вид, что пытаюсь.
Однажды я пойму, почему такое счастье было даровано мне. Но это будет не скоро.
Глава 19.
В наши с Ани медовые времена были и другие события – не менее интересные и неожиданные, чем наше чувство. Упомяну о них без глубокого описания, хотя некоторые из них и заслуживают, возможно, более тщательного внимания, так как повлияли на становление церкви. С другой стороны, церковь складывалась тогда такая, какая только и могла сложиться в те времена при участии тех людей, которые были воплощены в ту эпоху… Но, правда, тогда я так не думал – я горел желанием сделать всё правильно, чисто и безошибочно, ведь моим наставником был Иоанн, мой родной, единственный Дед, последний из оставшихся в живых прямых учеников Рабби. И Иоанн носил Дух живого Учителя в своём сердце… На этом мы с друзьями и строили жизнь.
Я уже упоминал, что мы с Ани и Гектором были с Вестью в недалёких селениях, где люди уже знали о существовании общины Иоанна. А затем совершили с Гектором дальний поход во Фригию к простым и эмоциональным фригийцам. Нас там не побили, выслушали с приятием о Боге Любви и служении друг другу. Устроили нам праздник и пригласили посетить их ещё для рассказа об устройстве общины, где поклоняются единственному Богу Отцу. И обещали большой праздник, если мы подгадаем свой следующий приход к их любимому торжеству, посвящённому великой богине Кибеле…
Нам с Ани мечталось оказаться в Риме, увидеть столицу мира. Но потребности в радостной Вести в Риме не было, там уже существовала крепкая община, и не одна. А вот взять с собой Ани в следующий поход во Фригию на праздник богини было вполне реально, повторный туда виделся мне неопасным для любимой… Но это были просто планы.
В один из дней пришёл путник из Рима, принёс в общину свежие книги. Все братские церкви от Александрии до Рима знали, что в небольшом городке на берегу Эгейского моря живёт дружная община Иоанна, последнего ученика Иисуса. И такую почту уже много лет доставляли путники в дом Иоанна на белой от солнца улице, ведущей к морю.
Путник принёс три произведения: радостную весть (евангелие) и два письма-послания церквям (общинам) – одно от Петра, другое от Павла. Письмо Петра было адресовано общинам Малой Азии – можно сказать, нам. Письмо Павла – общине в Колоссах. Город Колоссы был разрушен землетрясением лет за десять до моего рождения…
Ани накормила посыльного. Это был взрослый мужчина старше пятидесяти.
– Сынок, слышал ли что о Петре да о Павле? – спросил его Иоанн. – С другом моим Петром уж лет тридцать шесть назад или больше мы расстались в Антиохии. В Рим он вроде как хотел попасть, в диаспору… Знаешь ли что-либо об их путях?
– Отец Иоанн! Даровано мне видеть тебя, слава Господу! – путник поклонился в пояс. – Благодарю за кров и пищу… Говорят, Пётр был казнён на дереве при Нероне. И Павел в Риме голову сложил… Уж более тридцати лет назад… Как в Иерусалиме храма не стало, или после пожара Неронова… Павла как гражданина казнили. Ну а Петра, говорят, как и других иудеев… Да пребудут рабы Божьи Пётр и Павел рядом с Господом…
– Вместе они были, не знаешь, сынок?
– Товарищ мой, постарше меня, Петра знал. Говорит, друзьями Пётр и Павел не были. У Петра община в диаспоре была, а у Павла – своя…
– Если всё так, – вздохнул Дед, – недолго Пётр после Иерусалима по земле ходил… Вместе с храмом и ушёл… Что ж, до скорой встречи, братья дорогие…
Путник заночевал. Дозволил нам, из уважения к Иоанну, не делать для себя копии – переписчики в Риме постарались. Ушёл он рано утром по суше в Антиохию: путь совсем не близкий, занимал не меньше месяца, но по дороге были ещё две-три общины.
А мы у себя в общине делали копии текстов для тех небольших двух-трёх групп, которые существовали не дальше десяти дней пути от нас…
С утра мы сразу и приступили к чтению доставленного из Рима. Ани заглядывала к нам, когда был готов обед и ужин.
На чтение с небольшим обсуждением ушёл весь день, дочитывали при лучине. Тексты были на греческом. Я читал вслух. Иоанн внимательно слушал, иногда просил прочитать фразу ещё раз.
На прочтение письма Петра ушло немного времени. В завершении Дед улыбнулся:
– Петра уж больше тридцати лет нет, а письмо есть… Конечно, и затеряться могло, а ко времени нашлось… Но не от Петра оно. Ладно, сам писать не умел, мог и диктовать тому же Сильвану… Но не Пётр это диктовал… Не говорил он так и мысли не так строил. И к тому ж письмо это к язычникам в Малую Азию, к нам, в общем-то. А за весть к язычникам тогда Павел отвечал, Пётр – за иудеев – о чём мы в Иерусалиме при Иакове Праведнике и договорились… Письмо-то само хорошее, со знанием древнего договора, грамотное. И призыв хороший – преодолевать страдания за праведное. Но не от Петра оно. Именем его подписано для авторитета, наверное… Обсудим письмо на собрании. Читай дальше, сынок.
Я читал не спеша, чтобы и самому понимать читаемое. Это было письмо Павла к верующим в Колоссах, тоже к язычникам. Здесь Иоанн останавливал меня чаще…
– Что скажешь, Евсей? Твоя очередь, – сказал Иоанн после того, как прозвучала последняя строчка.
– Первое впечатление, это не Павел писал. И дело не во времени написания. Стиль… Стиль только местами напоминает Павла. Встречаются мысли, похожие на ранние письма Павла. Те, которые с детства моего у тебя имелись, Деда… Вот, например, – я нашёл строчки в письме. – «…Бог простил нам все преступления. Он перечеркнул список наших долгов, предъявленных к оплате предписаниями Закона, и уничтожил этот список, пригвоздив его к кресту…». Это образы Павла, его взгляд – с которым я никогда не соглашусь, – сказал я с запалом. – А дальше – новое, такого у Павла не читал… Это о превращении Учителя в творящее начало. Здесь написано, что через Него было создано всё – и небесное, и земное, и видимое, и невидимое, престолы, господства, начала и власти…
В этом письме Рабби превращён в творящего Бога… Дед, это всё же не Павел… Можно допустить, что Павел снова побывал в своей мистической практике на Третьем Небе – в одном из своих ранних писем он писал об этом – и увидел там такое… А потом кто-то записал, спустя тридцать лет после его смерти… Возможно, это написал один из учеников Павла, который в желании возвысить Рабби пошёл дальше своего учителя…
Ещё в письме, как часто в письмах Павла, мало Слова и о Слове… Лишь обычное, что было и в древнем Законе: жёны, повинуйтесь мужьям, мужья, любите жён и не будьте с ними резки; дети, повинуйтесь родителям, а родители, не раздражайте детей; рабы, во всём подчиняйтесь своим господам… И всё. Не вижу в письме чего-то важного для чтения и изучения в общине… Считаю, что письмо вносит путаницу, которой и без него хватает.
Иоанн недолгое время задумчиво смотрел на меня, потом сказал:
– Согласен, сынок… Да и Марк с Павлом не уходил, с Петром Марк часто был… Завтра надо бы собрание созвать. Пусть мужчины почитают, обсудят и нас послушают… Ну, давай, читай дальше.
И я принялся читать евангелие, которое, как было отмечено в окончании этого текста, написал любимый ученик Иисуса, тот, кто по преданию на последнем ужине спросил у Рабби: «Кто Тебя предаст?». Спустя несколько десятилетий эту радостную Весть назовут «Евангелием от Иоанна». То есть от любимого Деда.
Этот текст мы читали до поздней лучины. Иоанн слушал очень внимательно, часто останавливал меня для повторного прочтения…
В окончании этого текста автором рассказывалась история о том, как Учитель явился ранним утром рыбачившим ученикам, среди которых был и Иоанн, которого автор назвал любимым учеником. В конце истории явившийся Учитель говорит Петру: «Если я захочу, чтобы он (любимый ученик) оставался в живых, что тебе до того? Ты следуй за Мной!».
Закончив читать, я посмотрел на Деда, улыбнулся ему:
– Теперь ты, Деда, родной.
– Интересная книга, – Иоанн говорил не спеша. – Потом ещё почитаю, не сегодня… Есть там то, что рассказывал я в путях-дорогах…Это мог Прохор записать, мог и рассказать кому-то, а тот потом записал… Но много того, чего не было, и в голову мне не приходило и прийти не могло…
Начинается пора сказаний! А ещё там сказано, что изначально был Тот, кто есть Слово… и Он был Бог, и через Него всё было сотворено.
Напоминает то письмо, что только читали, от Павла которое. Там тоже всё через Него сотворено, через Слово, то есть через Рабби…
Видишь, сынок, церковь наша крепчает, поднимает Рабби всё выше. Вот в Бога творящего Рабби подняли. Ещё и на меня ссылаются. А я-то ещё живой… И с тем, что здесь вначале написано, не могу быть согласен. И ведь ты знаешь, Евсей, никто из учеников у креста не был. И не был я утром первым у гробницы, и Пётр не был. И Мариам из Магдалы не прибегала к нам утром…
Ну и, понятно, маму мне свою Рабби не поручал. Дружили мы с ней, это правда, пока жива была. А виделись редко, она дома была в Галилее, я – в Иерусалиме, с Иаковом и Петром. А это путь неблизкий…
Иоанн замолчал, задумался. И не улыбался. Лучина потрескивала, догорая. В окне висела полная луна, обрамлённая дымчатым свечением и звёздным небом. Ани спала рядом – она осталась с нами после ужина и заснула, слушая евангелие.
– Дед, дорогой, у меня вопрос. Никак не спрошу тебя… Тоже о матушке, – сказал я и тут же подумал, что спросил не к месту.
– Давай, сынок, завтра уже… И собрание не забудьте созвать. Там уже договорим…
Продолжение следует…
