Фантастическая быль “Истории Евсея”, часть 1.
Продолжение. Начало повествования по этой ссылке, и по этой. Общее оглавление в конце этой страницы.
Глава 8.
Община наша жила дружно. Общие трапезы, причастие, открытость покаяний, радость прощения, забота друг о друге, общие задачи и общие средства на их решение делали нас родными. И, конечно же, нас скрепляли мудрый Иоанн и наша вера.
Немалая часть жителей городка относилась к нам как к безвредным, добрым чудакам. Круг чудаков потихоньку увеличивался. В нашем селении, как и положено, тоже был наместник великого императора, правящего великим римским миром. Правил этот император жёстко, деспотично, постоянно шли процессы, на которых судили оскорбивших его величие, что, естественно, заканчивалось конфискацией имущества оскорбителей, благодаря чему казна императора постоянно пополнялась. А растрачивал он её на зрелища, величественные постройки, чаще в свою честь, и конечно, на армию. Сенат при нём не играл роли, ничего не решал – был лишь красочной картинкой, за пребывание в которой надо было платить деньги. Таким образом можно было оказаться ближе к императору. Но друзей у императора не было, потому что любил уединение и одиночество, так как никому не доверял.
Конечно, наместник, правивший нашим городком, очень боялся этого императора – как и все наместники по всей империи. И поэтому был чрезмерно исполнительным при в общем-то мягком характере. Он должен был внимательно наблюдать за исполнением законов империи. И не просто наблюдать, но и пополнять казну, наказывая тех, у кого есть деньги. Ведь такие люди могут, пусть даже предположительно, угрожать целостности великой империи, которая при этом властителе достигла максимальной протяжённости на восток. Войска Рима дошли до Каспийского моря, какой-то центурион искупался там и оставил памятную табличку о себе и великом императоре, которая цела до сих пор.
Откуда я это знаю? Что-то подобное мне рассказала однажды Оливия по моей просьбе. Более подробное описание жизни этого императора можно найти в хрониках его биографов.
Так вот, этот человек ещё при жизни объявил себя богом и открыто именовал себя так, хотя подобное решение обычно принималось сенатом уже после смерти императора, каким бы великим он ни был.
И конечно же, император стал преследовать и уничтожать всё, что угрожало его божественности.
А если он бог, то ему и его изображениям следовало поклоняться по всей империи и свершать жертвоприношения, как всем греко-римским богам.
Он запрещал все общества, которые жили или собирались жить по своим правилам, и всякие кассы взаимопомощи при таких обществах. Понятно, что имущество и кассы, после обвинения их хозяев, должны были стягиваться в казну императора, которая истощалась на расширение и без того великой империи и на празднества по этому поводу. А наместник обязан был на месте смотреть за исполнением обозначенного, в противном случае он мог быть обвинён в измене императору, с конфискацией имущества. Или даже казнён, если имущества у него оказывалось немного.
И вот до императора-бога дошли слухи о том, что в восточных провинциях существует не одна христианская община с самостоятельной кассой. И число таких общин не уменьшается, а даже растёт при активном участии Иоанна – ученика Иисуса из Назарета, казнённого при Понтии Пилате. Этот старец – последний оставшийся в живых ученик Иисуса, из тех, кто знал Его при жизни. При этом Иоанна называют любимым учеником Иисуса, а самого Иисуса считают богом, без решения сената на эту тему…
Дорога в нашу общину была открыта для всех – бедных, богатых, рабов, хозяев, представителей любых народов, населяющих империю и близлежащий мир. Но членами общины, с участием в собраниях, трапезах с причастием и других таинствах, могли быть только принявшие Рабби Помазанником Бога. То есть наше общество вполне могло расцениваться Римом как тайное. К тому же мы не поклонялись статуям и изображениям богов, императоров, не свершали жертвоприношений, не принимали участия в сооружении храмов в честь богов…
Воины центурии и раньше заглядывали к нам с проверками от наместника, но не находили в наших общих трапезах и собраниях чего-то опасного, воспринимали нас добродушными, суеверными чудаками…
За пару дней до события мне приснилась Оливия. Она сказала: «Загляни ко мне, надо поговорить». Я проснулся и заставил себя пойти ночью в рощу. Оливия ждала меня у кострища:
– Рада, что ты пришёл, услышал меня. Так потихоньку и научишься слышать мысли… Евсей, впереди опасность. Для Иоанна и Прохора. Им надо уходить из городка. Пока не знаю, на какой срок… Иоанн может не согласиться уходить. Пусть тогда Прохор уходит один. Передай им это сейчас, время торопит. Увидимся, – сказала Оливия и исчезла в темноте рощи.
Я разбудил Деда и Прохора. Рассказал. Дед задумчиво посмотрел на меня:
– Да, тревожно… Но я не уйду… Отец распорядится. Прохор, взвесь, реши сам…
Прохор долго смотрел в потолок, потом глянул на Иоанна:
– Остаюсь. Отец распорядится…
Скоро настал день, когда решением наместника Иоанн и Прохор были отправлены в тюрьму. Через три дня мы узнали приговор. Иоанн и Прохор обвинялись в нарушениях законов империи, в отказе от поклонения богам и императору, в осквернении мест поклонения, в создании тайного общества со своей кассой для подготовки восстания.
Свидетели-клеветника быстро нашлись в нужный момент, имперской власти боялись все… И приговорены были Иоанн и Прохор к смертной казни через распятие. И если для Прохора способ исполнения приговора был выбран однозначно, то для Иоанна, в связи с возрастом – а ему было за восемьдесят, вопрос о способе казни оставался пока открытым…
Это были тяжёлые, переполненные переживаниями дни. Мы с мужчинами приняли решение предпринять попытку освобождения узников и, в случае успеха, переправить их в дальнюю провинцию, скорее всего, на север империи. Мы хорошо понимали, что в случае провала нас ждёт такая же участь – казнь.
План был разработан быстро. От мыслей и переживаний сжималось сердце и что-то скручивалось в солнечном сплетении. Я пошёл к роще. Оливия появилась быстро, откликнувшись на мои мысли. Я рассказал ей наш план по освобождению узников. Зачем-то сказал девушке, что действовать будем без коротких мечей – только дубинки и две кувалды для выламывания решётки. Оливия сказала:
– Делайте это завтра к ночи… Будет гроза, ливень, сильный шторм. И закройте лица… Иоанн может не согласиться бежать – будет полагаться на Господа до конца.
– И что тогда делать? Как мы без Деда? Зачем тогда дубинки, ломать решётку? – волновался я.
– Прохор уйдёт, ему надо уходить. Если Иоанн будет стоять на своём – а он, скорее всего, будет… Покажу тебе, Евсей, место за моей рощей, там один человек лет сто назад ящик с монетами зарыл. Вот они вам и пригодятся. Пусть кузнец отнесёт эти монеты с поклоном наместнику. Не от себя, а от полисного собрания городка. Монеты эти и для наместника, и для пополнения казны величайшего императора. Как вы говорите: кесарю кесарево… И попросите наместника поменять казнь старца на пожизненную ссылку. – Оливия проводила меня за рощу вдоль моря и указала место клада. Я отметил его тремя небольшими камнями.
Хозяйка рощи внимательно смотрела на меня. Прикоснулась к моей голове. Улыбнулась:
– Ты боишься… Это нормально. Твой первый бой. И это не твой мир… Впереди еще много событий. Но твой час ещё не пришёл… Смелее, Евсей!
Глава 9.
Поздним вечером следующего дня начался шторм с ураганом и плотным ливнем. Мы находились за высокими кустами уже не помню какого растения со спутавшимися колючими ветвями. Наблюдали, с какой периодичностью два стража лениво обходят темницу. Зарешёченный проём окна нужных нам узников смотрел в сторону моря – прямо на нас.
Шторм шумел так, что мы едва слышали друг друга. Ждали нового круга ленивого обхода. Две кузнечных кувалды средних размеров оставили до времени в кустах. В руках у нас были увесистые, скруглённые на одном конце дубинки. Дионис, как договаривались ранее, брал на себя одного стражника, мы с Гектором – второго. У каждого из нас была за поясом верёвка и кусок полотна. Мы были обнажены по пояс, лица наши были основательно замазаны смесью жирной сажи с дёгтем.
Когда стражники уже начали проходить под интересующим нас окном, мы, по команде Диониса, рванули к тюрьме. Это были пятьдесят-шестьдесят метров, заполненные ливнем, темнотой и свистом ветра.
Молния вместе с громом полоснули над нами в нужный момент, но совсем неожиданно. Стражников прижало к земле и развернуло в нашу сторону – а перед ними, тоже на корточках, находились мы, с измазанными черными лицами и горящими в свете молнии округлёнными глазами…
Мы опомнились первыми. Дионис нанёс удар дубинкой по верхней части шлема воина. Воин лёг сразу – толи потерял сознание, толи решил не валять дурака, нас всё же было больше, да и наши лица не внушали доверия. Второй стражник успел подняться с корточек. Гектор бросился ему под ноги, я сбил его на землю. Дионис помог заткнуть тряпкой рот стражника и связать его. Он не сопротивлялся, просто смотрел на нас широко открытыми глазами. Тогда мы завязали ему глаза и положили на бок, чтобы он точно не мог видеть нас. То же самое мы сделали с предыдущим стражником – тот решил не просыпаться во время наших действий.
Я сбегал за кувалдами. Начали разбивать кладку под решёткой, окно было на уровне наших голов. Дионис ломал кладку с левой стороны, мы с Гектором правым хватом и по очереди – с противоположной. Работали не останавливаясь, кладка поддалась быстро. Синхронными ударами мы вбили, вогнули решётку вовнутрь темницы.
Прохор протиснулся в окно вперёд головой, почему-то первым, руки узника были связаны за спиной. Мы вытянули его за плечи, Иоанн подталкивал Прохора из темницы…
Моё лицо почти соприкасалось с лицом Иоанна, нас разделял на уровне груди разбитый проём:
– Деда, надо уходить отсюда… Из дома тоже. Совсем уходить… Вытянем тебя за плечи.
– Евсей, я останусь. Господь решит… Если время, значит, пора к Рабби… Пусть Прохор сразу уходит в Сирию… Сразу! Мою весть держи при себе. Если не увидимся, пойдёшь с Вестью на восток, спутника выбери сам. Благословляю, сынок… Если мне ещё быть – значит, будем вместе. Всё! Действуйте!
Иоанн говорил спокойно и убедительно. Его голова прикоснулась к моей. Слёзы текли по моему лицу…
– Эка вы разукрасились, – улыбнулся Дед. – Всё, идите.
– Дед, жди помощи. Ещё не всё… – сказал я, утирая слёзы, и дал знак друзьям, что надо уходить…
Народное собрание городка состоялось по просьбе уважаемого во всей провинции кузнеца. На собрании Дионис предложил послать ходатайство через уважаемого наместника к великому императору о замене смертного приговора добропорядочного старца Иоанна на пожизненную ссылку на острове. Деда Иоанна знали в городке, можно сказать, все – немалое число детей язычников были исцелены его молитвами. Находились в зале собрания и бывшие одержимые, имён которых Иоанн никогда не упоминал.
Собрание единогласно, лишь при нескольких воздержавшихся – это были близкие родственники наместника – поддержало ходатайство Диониса Кузнеца. Секретарь зафиксировал решение. И теперь ему вместе с кузнецом предстояло идти к наместнику. В те времена решение народного собрания уже не являлось руководством для исполнительного органа. Всё решал наместник провинции – проконсул признанного самим собой богом императора. Но наместник должен был прислушиваться или делать вид, что прислушивается, к решению народа…
Секретарь и кузнец пришли к наместнику с очень серьёзным довеском к мнению граждан в виде мешка серебра. Содержимое этого мешка состояло из добровольно сдаваемой общинной кассы и родовых сбережений отдельных горожан. Всё это преподносилось в помощь казне провинции и, конечно же, в первую очередь, казне великого императора, ведь даже «богу» для жизни в непростых земных условиях иногда требуется то, что кесарево…
Суд недолго принимал решение. Ходатайство полисного собрания и возраст преступника были признаны весомым аргументом в пользу замены смертной казни на пожизненную ссылку на остров Внутреннего моря. Я вызвался быть сопровождающим старца в неблизкую дорогу. Возражений, с учётом возраста Иоанна, не последовало…
В море отправились на одномачтовой галере – подвернулась оказия. На галере вместе с десятилетним сыном и тремя воинами находился наместник императора, правящий тем островом, где нам предстояло отбывать наказание. Наместник, главное лицо острова, возвращался с материка после важных дел. В его компании были ещё какие-то люди небедного вида.
Провожали нас близкие друзья. Крепкие объятия с мужскими слезами, пожелания скорого возвращения и здравия.
– Дионис, будешь теперь за старшего, пока я из пожизненной ссылки не вернусь, – улыбнулся Дед, обнимая кузнеца. – В совете вместе с тобой – Гектор и Марк.
Вместе с Дионисом нас провожала его дочь Ани, девочка девяти-десяти лет. Мы были, конечно, знакомы, она часто прибегала на общие трапезы и собрания, садилась рядом со мной и внимательно прислушивалась к происходящему. Ани обняла меня и заплакала: «Вы вернётесь, я знаю», – всхлипывала она. Тут уже заплакал и я, взял её за руку, подвёл к Дионису, разговаривающему с Дедом, и вложил руку Ани в большую крепкую ладонь отца…
Провожала нас и Оливия. И не одна – рядом с ней появилась Хозяйка нашего моря, красивая, с восхитительной фигурой. Взгляд её был внимательным и строгим. Иоанн заметил их, подошёл ко мне. Кроме нас с Иоанном этих необычных женщин никто не замечал.
– Вы Аталия? – неумело поприветствовал я Хозяйку.
– Можно и так, – кивнула мне Аталия и посмотрела на Иоанна. – Будет шторм. Молитесь, чтобы все уцелели.
Богиня – назову её так – улыбнулась мне краешком губ и ответила на заблудившийся в моей голове вопрос:
– Молись, грек, Тому, Кому веришь!
Оливия едва заметно провела рукой по моим волосам, потом коснулась моих стоп, улыбнулась:
– Кто же будет теперь собирать хворост в моей роще? Всё будет хорошо, Евсей. Позовёшь меня – я появлюсь.
Глава 10.
Галера шла до острова два или три дня. Иоанн много молился коленопреклонённым. Ну и я тоже. Поразительно, как долго Иоанн мог сидеть на пятках. Я не видел, чтобы у него болели колени или вообще что-то болело. В больших переходах с Вестью между селениями он не выглядел уставшим более, чем его молодые спутники. Никогда не слышал от него жалоб на недомогание.
И сейчас на корабле его не укачивало, хотя мне, молодому парню, пришлось знакомиться с неприятными признаками морской болезни. Дед был, как ныне говорят, двужильным. При этом внешне совсем не был похож на богатыря…
Вспоминая трогательное прощание на берегу, я прокручивал в голове беспокоивший меня вопрос: никто из наших друзей, никто из пассажиров и команды корабля, равно как и никто из мальчишек-зевак не замечал присутствия Хозяек, Оливии и Аталии. Никто, кроме нас с Иоанном.
– Деда, получается, только мы с тобой видим Оливию и Аталию. Как-то странно это.
– Получается, так.
– Если их никто не видит, то тогда их или нет, или с нами не всё в порядке, – продолжил я размышлять. – Как ты думаешь?
– Кто ж знает, может и не в порядке, – спокойно ответил Дед. Потом добавил: – Если у остальных – в порядке, значит, у нас – не в порядке.
– Дед, а ты с детства такое видишь? Не помню, спрашивал ли я тебя об этом.
– С детства ли я не в порядке? Точно не спрашивал, – улыбнулся Иоанн. – Не видел я в детстве такого, сынок… Видеть всякое стал с тех пор, как с Учителем на гору Фавор попал. Позвал Он тогда нас с Иаковом и Петром за собой. Он помолиться туда пошёл. Он любил молиться один, а тут нас позвал. Хотя молился Он тогда в сторонке. Ты эту историю знаешь – и я рассказывал, и в первом евангелии написано. Пётр тогда ещё от удивления захотел там палатку поставить и жить остаться. Эка его впечатлило…
Потом я рассказал Учителю, что после случая на Фаворе стал видеть больше, чем ранее. И ладно бы только ангелов, так всё подряд. А он ответил: «Так ведь чуда хотели. Вот и получите. Сами напросились». «А как этих ангелов зовут?» – спросил я Его о тех двух светящихся Существах. «А что, там ангелы были?» – переспрашивает Он с улыбкой. Я говорю: «Не знаю, кто они». «Так и я не знаю,» – отвечает Рабби…
А пошутить Учитель умел так, что кто-то сразу смеялся, а до кого-то лишь через годы доходило. Переспрашивать мы стеснялись, да и не умели. Хотя надо было…
Ты, наверное, хочешь спросить, существуют ли они, Хозяева, на самом деле? Думаю, существуют – мы же вдвоём видим одно и то же… Да ведь и на беса у меня глаз намётан, его ещё яснее хозяев вижу. А что это значит? Когда бес в человеке, плохо человеку живётся. А если бесу жару задать, человек счастливее становится. Факт? Факт! Значит, бесы существуют.
– Дед, ещё есть факт. Оливия указала мне место, где лежит клад, и он там был на самом деле. Благодаря этому ты жив, мы живы и плывём в пожизненную ссылку. Значит, Оливия существует!
– Это довод, – сказал Иоанн. – Значит, Оливия точно существует в нашей жизни. А раз силы Земли с нами, значит, идём верно. И бесы нас боятся, это тоже говорит о правильности нашей дороги… Мир огромный вокруг. И мы, как слепые котята или полуслепые – много чего не видим из того, что есть, чаще видим то, чего нету. И понятно не всё… А будет ли всё понятно? Поэтому и верить надо.
– Дед, сон я видел накануне. Маму видел. Давно она мне не снилась… Я приостановился на взгорке, место незнакомое. И знаю, что надо идти дальше, куда-то дальше вверх. Но для чего идти куда-то вверх и что там будет, не знаю. И где это «куда»? Внутри растерянность – как идти куда-то, не зная, для чего? Что делать? Очень захотелось домой, где всё понятно. Оборачиваюсь – внизу в долине вижу маму и дом. Мама садила дерево в подготовленную ямку. У меня защемило всё внутри, хотелось рвануть к ней. Она увидела меня, помахала мне руками, приветствуя… Потом махнула мне одной рукой: иди, мол, дальше, вверх. И голос её донёсся: «Евсей, сынок! Не возвращайся, иди не останавливаясь, в дороге поймёшь зачем и куда…»
Мы молчали. У Иоанна увлажнились глаза, он заговорил первым:
– Покаяться хочу, сынок. Когда наместник спросил меня, что за люди напали на римлян и освободили Прохора, я ответил неправду. Сказал, не видел их, а значит, не знаю. Но ведь видел я тебя… Не мог по-другому ответить… Да будет во благо неправда моя! Прости меня, Отец!
…В тот день, когда мы должны были подойти к острову, разразился грозовой шторм. Посейдон при участии Аталии делал своё дело – волна была мощной, судно сильно кренилось, ураган сломал мачту. Волна провидения выбросила за борт двух человек, неосторожно выглянувших на палубу: воина охраны наместника и сына наместника. Наместник крикнул Иоанну:
– Молись, старец! Если сын останется в живых, поверю в твоего Бога!
Когда шторм начал стихать и усилиями рабов слаженно заработали вёсла, мы увидели сквозь уходящую штормовую мглу приближающиеся очертания острова. Между нами и островом плотно друг к другу плыли два дельфина. На одном из них лежал человек. Второй дельфин держался рядом с первым, чтобы человек не соскользнул в воду…
– Слава Отцу! – сказал тихо Иоанн, прикрыв глаза.
Дельфины вытолкнули человека на берег и уплыли в море. Галера причалила спустя недолгое время. Человек оказался жив. Это был сын наместника…
На острове начали жить в прибрежной пещере. С дозволения наместника, без всякого присмотра стражи. Да и куда было бежать – вокруг безбрежное море. Корабли причаливали редко, лишь в одной бухте, за ними власти строго следили. Бежать мы никуда не собирались не только из-за возраста Иоанна – нести Радостную Весть и создавать потихоньку общину можно было и на острове, греки жили и здесь.
Через пять-шесть месяцев нашего пребывания в пожизненной ссылке нам было дозволено начать строительство своего домика. У меня уже был навык строительства, да и живущие поблизости мужи помогали с удовольствием, искренне веруя, что Бог старца Иоанна принесёт им хороший урожай и здоровых детей, и остальное простое благополучие, необходимое в жизни на земле. Все на острове знали, что Бог старца после его молитвенных просьб спас сына наместника, уже утонувшего в бушующем море. Добрые вести распространяются иногда быстрее, чем дурные, если их разносят и воспринимают добрые люди. К тому же Иоанн и я безотказно лечили детей от разных недугов, молясь над ними и забирая часть их боли. И объясняя им, что боли не будет, если они не будут приносить боль другим, в том числе животным. Мы учили детей молиться, благословлять воду и пить такую воду почаще, особенно когда хвораешь. Дети доверяли нам и не болели, таким образом тоже распространяя весть по острову о новом чудодейственном Боге. И, конечно, мы не брали плату за лечение, что значительно повысило нашу популярность…
С нашим появлением заметно убавилось работы у местного жреца – служителя храма Аполлона. Вместе с уменьшением нагрузки по исцелению язычников и соответствующего снижения вознаграждения, стал снижаться и престиж мага. Маг, он же жрец, обладал навыками изгнания бесов. Он пользовался и своей немалой природной энергией, и определёнными заклинаниями с невыносимыми для бесов вибрациями. Жрецу подвластна была и примитивная магия – насылать порчу, наговаривать воду для разных целей, приворожить, отворожить, исколоть иголками, утопить в море или зарыть в землю фигурки намечаемых жертв и делать разные другие гадости – портящие, в первую очередь, его собственную карму.
А ещё местные женщины говорили – женщины во все времена любят поговорить из-за частого отсутствия дома мужей – что жрец знает тайну, как направить беса в выбранного для такой цели человека. И ещё говорили, что именно женщины просят мага за особое вознаграждение заселить в кого-нибудь беса…
К Иоанну же естественным образом – благодаря его мастерству и доброму нраву – перетекла бо́льшая часть желающих очиститься от бесов. При этом Дед не брал за работу монеты и наконец-то подключил к этому действию меня, что увеличило нашу мощь почти в два раза, в полтора так уж точно.
Продолжение следует…
