Друзья! Мы продолжаем публиковать «Истории Евсея». На очереди – книга вторая. А первая книга готовится к печати (вариант с авторскими правками). Ссылка на электронный вариант первой части.
Оглавление
Глава 34
Утром продолжили путь в Киликию.
– С кем разговаривал ночью, Евсей? – спросила Крея.
– Было слышно? – уточнил я.
– Ну, немного. И непонятно… Даже головой крутил. Помнишь? Или это был твой сон?
– Помню, Крея, – ответил я, обернулся к Юлию. – Тебя не разбудил, брат?
– Нет, Евсей, не разбудил. Я поворачивался на другой бок, проснулся и увидел, что ты общаешься с кем-то, кого я не вижу… И уснул опять: если что-то важное для меня, ты потом расскажешь…
– Я так не умею, – сказала Крея. – Я тоже уснула, но подумала, утром обязательно спрошу. Мне ведь интересно. В детстве гуляла во сне, разговаривала, потом ничего не помнила, мама рассказывала… Не с богами ли общался, праведник?
– Нет, Крея, – улыбнулся я.
– А с кем?
– С женой.
Крея удивлённо приподняла бровь, не зная, как отнестись к такому ответу.
– Слышала, что огнепоклонники должны спрашивать у жены, прежде чем переспать с женщиной, – она выбрала игривый тон. – Ты спросил у неё обо мне?
Юлий с большим интересом наблюдал за нашим общением.
– Не спрашивал… Она видела и слышала наше с тобой общение. Сказала, что я был вежлив и что ты красивая.
Крея рассмеялась:
– Жена не может так говорить про другую женщину, если та красивая.
– Да, согласен, это большая редкость… Ещё жена сказала, что я был всё же слишком строг с тобой.
Крея заглянула мне в глаза:
– Мне правда интересно, Евсей, с кем ты разговаривал ночью. Я же женщина, я не Юлий, я – Крея… Тем более, красивая, как ты сказал.
– Это жена моя сказала, но я согласен с ней.
– Ну, Евсей?! – было похоже, что она собирается обидеться.
– Крея, я постарался правду сказать, а ты хочешь обидеться.
– Это я только сделала вид… Хорошо, праведник, постараюсь верить тебе… Что она ещё сказала обо мне?
– Придётся всё говорить… – сделал я почти серьёзный вид. – Было сказано – если бы я сделал шаг тебе навстречу, то это тоже было бы хорошо.
– Такое жена не могла сказать, если она нормальная, – снова рассмеялась Крея.
– Да, она необычный человек. И тоже очень красивая. Я не разыгрываю тебя, Крея… Считаю, что ночью общался со своей женой, видел её, ощущал, слышал.
– Праведник, ты оракул? Можешь общаться с богами и духами? – Крея была эллинкой.
– С богами? Да, было такое, может и снова случится… А ночью, получается, общался с духом жены. Она ушла из тела девять дней назад, теперь уже десять, после родов. И не вернулась в эту жизнь. Пришла ко мне, чтобы рассказать об этом.
– А девочка родилась? – Крея уже не улыбалась.
– С девочкой всё хорошо, о ней есть кому позаботиться, даже если я не рядом. Об этом ночью мне рассказала Ясна.
– Ясна… Красивое имя. Она персиянка?
– Да. Дочь великого жреца Огня.
– Пусть проводят боги Ясну в заслуженный ею мир, – Крея остановилась, поклонилась небу. – Правда, она необыкновенная, раз умерла и пришла успокаивать тебя. И ты необычный человек, если видишь её и общаешься с богами. И без этого ты необычный человек. При всех своих чудачествах ты смелый мужчина. Понимаю её, такого трудно не любить! Даже после смерти пришла к тебе… Я бы не пришла ни к кому из мужчин… Сколько ей было лет?
– Должно было исполниться восемнадцать.
– Ох! Младше меня… А как же жизнь, счастье?
– Она умеет быть счастливой и лёгкой, даже сейчас. И умела быть счастливой, имея тело… И знала, что долго не проживёт среди нас, дорожила временем…
– Сколько я проживу, Евсей? Скажи моё будущее.
– Я не знаю твоего будущего, Крея.
– А как же Ясна? Ты знал, что она проживёт немного?
– Не знал. Я не жрец, не астролог. Это знали Ясна и её отец. Мне было тревожно. Когда человек дорог, ты связан с ним, знаешь его, многое можно почувствовать.
– Будь добр ко мне, праведник, скажи, долго я проживу?
– Долго.
– А дети у меня будут?
– Будут.
– Откуда ты это знаешь? Ты же не жрец.
– Не знаю, просто так чувствую.
– И как мне к этому относиться?
– Как захочешь, Крея, – улыбнулся я. – Как почувствуешь.
– Как ты это делаешь – чувствуешь?
– Так же, как и ты. Почему ты вдруг решила идти со мной, попросила забрать тебя с собой? Разве ты знала, что тебя ждёт? Или тебе сказал так сделать прорицатель?
– Не знаю, что впереди, Евсей. Не знаю, почему так поступила… Мне это неожиданно пришло в голову, что-то толкнуло меня. Я даже не успела хорошенько подумать… Но теперь мне хорошо, я правильно сделала, что пошла с тобой… Можно было бы даже назвать меня счастливой, если бы ты не был строг со мной, – Крея естественно и быстро превращала своё настроение в игривое. Юлий в этот момент опустил с улыбкой голову и покраснел.
– Я тоже не стал задумываться, будут ли у тебя дети. Просто сразу прислушался к себе, к своим ощущениям. Начнёшь задумываться – решение может получиться не лучшим, не точным. Если включишь расчёт, проиграешь в конце концов. Хотя последствия сделанного выбора обычно не с чем сравнить… Если бы тогда у костра, когда вы наткнулись на нас со своим отрядом, ты начала думать и взвешивать в поиске более удобного для тебя результата, то вряд ли шагнула бы в неизвестность. А если бы ещё и я задумался о ценности своего любимого меча, подарка близкого друга… – я улыбнулся и хлопнул по плечу идущего слева от меня Юлия. – Учусь в выборе опираться не на то, что слышу от кого-то, а на то, какое чувство возникает от услышанного… Думаю, Отец общается с нами через чувства, вряд ли через голову.
– Помоги мне стать счастливой. Ты ведь можешь.
– Уже помогаю, Крея. Ты же умеешь слышать себя, своё чувство, а не размышления о выгоде шага. Поступай так, как поступила в тот вечер – не пройдёшь мимо лучшего в своей жизни… Можешь переспрашивать меня или Юлия, пока мы рядом, правильно ли почувствовала, услышала какие-то наши мысли или действия, которые мы собрались делать. Наверное, Юлий согласится с такой игрой.
Юлий ответил с улыбкой:
– Согласен, с удовольствием.
Промелькнула быстрая мысль: «Крея явно нравится Юлию. Юлий – достойный муж, Крея – умная, красивая, с характером… Но ей нужен более взрослый, более зрелый мужчина со сложившимся характером».
– Евсей! Могу я сейчас проверить свои ощущения? – Крея быстро вступила в игру.
– Да, конечно.
– Ты сейчас подумал, что я слишком стара для Юлия?
– Почти так. Как хорошо у тебя получается! Подумал, что Юлий пока слишком юн, ему немного не хватает зрелости, чтобы быть твоим мужем.
– А ты, Евсей, в самый раз?
– Об этом я не думал.
– А ещё, Евсей, ты сказал: «Переспрашивай, пока мы рядом», – бровь у неё приподнялась, игривый блеск в глазах остался. – Ты хочешь при удобном случае отделаться от меня?
– Ты это почувствовала или придумала?
– Почувствовала? Я испугалась… В голову полезли всякие мысли. Я же поверила, что на тебя можно положиться… Но на мужчин нельзя полагаться! Помнишь, ты обещал не бросать меня, что мы в общине будем решать, что делать дальше?
– Помню, – ответил я.
Мы замолчали…
– Прости меня, Евсей. У тебя не стало жены, которую ты любишь, а я к тебе со своим… Я глупая женщина. Нет, не глупая – я неглубокая. Вот такая я есть… Сделаю всё, что ты попросишь, пока мы рядом. Ты не умеешь просить плохое.
– Хорошо, Крея. Уже прошу: прислушивайся к себе и иногда к нам, раз уж ты нам доверилась.
…Каждый поздний вечер пути до Киликии я общался с Ясной. Крея ложилась спать пораньше, закутывалась в мою накидку и засыпала. И она, и Юлий бережно относились к мгновениям моего ночного общения – они понимали, что мы с Ясной видимся последние дни. А увидимся ли когда-то в будущем – этого никто не знает.
Ясна была и оставалась лёгкой в общении – удивительный человек, даже в таком необычном для привычной жизни состоянии она продолжала поддерживать меня.
Они сдружились с Ани, по-другому между ними быть и не могло. Успевали видеться каждый день. Обсуждали мои вкусы – не изменились ли они, радовались вместе моей дороге домой.
Ясна рассказала Ани о событиях моей жизни в Мидии, о Дазде, Хумате, Даити, Уште, Рашну, Левше… И о себе.
Обо всех мгновениях их общения Ясна, конечно же, рассказывала мне. А я дежурил до рассвета у костра, не утруждая Юлия сменять меня.
Ясна не удержалась, сказала мне, что… моему сыну, которого зовут Евсей, уже шесть лет… Я понимал, всё это выглядит необычно: Ясна, которой уже не существует в плотном мире (хотя точно я этого не знаю), рассказывает мне о рождении нашей дочери и о том, что после этих родов она не смогла вернуться в тело, и от неё же я узнаю, после её путешествия-полёта в неплотном теле к Ани, о существовании моего шестилетнего сына по имени Евсей…
Для того, кто не видит мгновения жизни так же, как вижу я, всё вышесказанное не может являться фактической реальностью. Но и Юлий, и Крея, с нетерпением ждущие от меня утренних новостей после ночных свиданий, безоговорочно верили, что всё именно так и обстоит.
…В общине Захарии мы были долгожданными гостями. Провели там два зимних месяца…
Захария не дождался меня, ушёл из этого мира за две луны до нашего возвращения. Старец оставил большое послание, по объёму близкое к книге. О содержании этого труда напишу немного позже.
…Расставание. Последние дни, мгновения общения с Ясной…
Понимаешь, видишь – у неё лёгкое, хорошее настроение. Она может увидеть любого человека, которого знает, со скоростью своего желания. Да и ты здоров, возвращаешься домой, свершив то, что считал главным в жизни, что обещал Деду. У тебя, оказывается, есть и дочь, и сын, ты продолжил свой род, что всегда считалось одним из главных смысловых событий жизни человека…
Но рвущаяся чувственная связь… Нужно время, просто нужно время.
В последний день Ясна была прозрачной, как дымка. Но я слышал и по-прежнему чувствовал её.
– Евсей, вот-вот снова что-то поменяется, это совсем не страшно, даже интересно… Внутри звучит отдалённо что-то знакомое: будет очень хорошо, ведь я здесь жила хорошо, честно перед собой…
А чувства живы, остаются со мной, они не растворились в эти дни. И мне вновь хочется жить в этом мире, уже хочется вернуться… к любимым: к тебе, отцу, маме, Ясне… Не знаю, могу ли попасть в рай. Какой он?
Хотелось бы вернуться, неважно кем – женой, дочерью, мамой. Как Небо решит… По-прежнему люблю. Верю – до встречи здесь, на Земле…
Я сейчас исчезну, Евсей, пораньше, до перехода, полечу к Ясне. Не знаю, как это выглядит, переход… Почему-то не хочется, чтобы ты видел это… – улыбалась Ясна на прощание.
Глава 35
Послание Захарии. Начиналось оно так: «Мир дому твоему, брат Евсей! Родной, немного не дождусь тебя. И знаки были. Знаю, свершил ты, сынок, предначертанное, дарованное свыше. С общиной на Евфрате уже имеем общение. Близко время, когда такая связь установится с Мидией и с восточными царствами.
Выполняю обещанное тебе. Мои воспоминания о рукописи Александрийской библиотеки. Речь о книге великого эллина Ликурга, законодателя Спарты. Сообщу тебе и о древних сооружениях Египта, но главное, о тех принципах построения общности, которые были получены Ликургом от божества, именуемого Аполлоном. Это будет на благо твоим размышлениям о Мироздании…»
Пишу о том, что произвело на меня тогда, при чтении послания, наибольшее впечатление. Принципы построения общества, знания, которые получил Ликург от того Мира, который обозначал себя Аполлоном, отличались, иногда принципиально, от той информации, которую на несколько веков ранее получил великий пророк Израиля от Мира, именуемого Саваофом – Воинством Небес.
Ликург – наследственный царь Спарты, великий законодатель и мыслитель Эллады, потомок Геракла в одиннадцатом колене, любимец богов – так назвал его Аполлон через оракула в Дельфах. В странах, где обитали эллины, Аполлон воспринимался сыном Творца миров, богов и людей Зевса, светоносным покровителем творчества, интуиции, врачевания, принесшим на Олимп Гармонию и спокойствие.
Спарта четыре столетия придерживалась законов, установленных Ликургом. И была тогда самым сплочённым, дружным и сильным государством на берегах Внутреннего моря. За четыреста с небольшим лет до Рождества Христа в Спарту всё же были вновь принесены золото, серебро (металлы, принятые считать драгоценными) и имущественное неравенство, что быстро превратило её в обычный эллинский полис.
Из послания Захарии я узнал, что, путешествуя по тогдашнему миру в поисках составляющих будущего законодательства, Ликург побывал на Крите, в Египте, в Междуречье – в Персии, в странах, где в те времена были крепкие, хорошо организованные государства.
Вернувшись в Спарту, Ликург начал преобразовывать существующий там порядок. Тогда это была родовая монархия, и Ликург имел право на трон. Он считал, введение новых законов не принесёт пользы, не продлится долго, если не поменять образ жизни спартанцев, не внести новую этику.
Ликург отправился в Дельфы, чтобы спросить богов через пифию (жрицу-прорицательницу) о лучшем жизнеустройстве – в надежде, что боги дадут ему искомое. И Аполлон возвестил через пифию, что Ликург, имеющий качества более бога, чем человека, создаст законы, которых не будет ни у одного другого государства Внутреннего моря.
Ликург не раз отправлялся в Дельфы по просьбе граждан родной Спарты для общения с богами через оракула. И посвятил свою жизнь утверждению на родине законов от мира, именуемого Аполлоном.
Древняя взрывоопасная проблема любого общества – богатство и бедность, что обычно приводит к зависти, гордости, агрессии. Ликург предложил всем гражданам Спарты жить в равных условиях: земля была разделена поровну, независимо от статуса гражданина – царь ли он, полководец, ремесленник, член Совета старейшин или воин. При этом земля раздавалась в таких долях, чтобы выделяемый участок мог давать мужчинам, женщинам и детям определённый объём продуктов, необходимый, по представлениям Ликурга и Совета старейшин, для здорового образа жизни. Участок земли определённой площади должен был давать определённое количество ячменя, масла, сыра, вина. Исходя из необходимого объёма этих продуктов (а объём был разный для мужчин, женщин, детей), нарезались наделы земли. Рекомендации по продуктам, необходимым для жизни, тоже исходили от Аполлона.
Ликург при поддержке авторитетных граждан Спарты – именно они отправляли его к оракулу за законами – создал Совет старейшин из тридцати человек, куда входили двадцать восемь пользующихся уважением граждан не моложе шестидесяти лет и две царственные особы.
Народ в специально отведённом для этого месте, на свежем воздухе (то есть без крыши, кресел и еды), мог путём голосования принимать или отвергать то, что предлагал Совет старейшин. Народ не предлагал изменений, он только принимал окончательное решение по предложенному Советом старейшин и царём.
Монарху, вынужденному разделить власть с Советом, было дано через Ликурга разъяснение Аполлона о том, что, разделив власть и принятие решений с советом и народом, монарх избежит зависти, ненависти, а значит, и насильственной смерти. А монархи в древней Элладе были верующими людьми.
Из обращения были исключены золотые и серебряные монеты. Драгоценные металлы, перестав быть дорогостоящим эквивалентом в обмене продуктами и изделиями, потеряли ценность для практической жизни на земле. Ликург ввёл в обращение монету большой массы из некачественного железа, непригодного для ремёсел. То есть сама монета была очень малой ценности. На такие деньги невозможно было купить предметы роскоши из других стран Внутреннего моря. А значит, в Спарту перестали заходить корабли из чужих земель с предметами роскоши, гетерами, артистами, ораторами, ювелирами…
В Спарте через закон от Аполлона – а законы от бога не обсуждались на Совете старейшин и гражданами Спарты – были остановлены работы ремесленников по изготовлению предметов роскоши. Остались только жизненно необходимые ремёсла. В результате спартанских изделия мастеров: простая мебель, топоры, пилы, сыры, вино – были лучшими в Элладе и за её пределами и пользовались огромным спросом.
В итоге по прошествии недолгого времени обесцененная роскошь исчезла сама. Неравенство между спартанцами могло оставаться только в виде общественной похвалы за добрые деяния (особенно ценилась похвала от девушек) или общественного порицания за дурные поступки. О добрых героях сочинялись песни, которые исполнялись девушками на праздниках.
По совету Аполлона Ликургом было введено удивительное таинство, ущемляющее корысть – обязательные общие трапезы с простыми кушаньями. После введения обязательного для всех без исключения спартанцев общего стола, богатство превращалось в ненужное для жизни обстоятельство. В таких каждодневных трапезах, проходящих по всей Спарте, присутствовало обычно до четырнадцати человек, иногда больше, но не больше двадцати. Присутствовали единовременно и член Совета старейшин, и ремесленник, и царь, и воин… Все участники таких трапез ежемесячно сдавали равный объём определённых для этих трапез продуктов.
А приносящий жертву богам отправлял на совместную трапезу лучшую часть жертвы. Такой подход был так же подсказан Ликургу светоносным Аполлоном через оракула в Дельфах.
На совместных трапезах присутствовали и дети, и подростки. Их приводили туда в воспитательных целях. Они видели перед собой наставников, ведущих общение в принятых в Спарте формах: краткость, точность фраз, отточенных в упражнениях по выражению собственных мыслей, неоскорбительные шутки.
Дети в Спарте учились молчать либо немногочисленными простыми словами, имеющими ясный смысл, выражать меткие, изящные, глубокие мысли. Было принято считать, что болтливость делает общение пустым и глупым и забирает время от полезных общественных дел.
Дети учились шутить, не оскорбляя, и достойно принимать шутки, не обижаясь.
Ликург свершил в небольшой Спарте, казалось бы, невозможное – дал железной монете большой массы совсем малую ценность (то есть обесценил деньги) и был устремлён научить молодое поколение малым числом простых слов выражать мысли большой этической ценности. Высшей задачей он считал воспитание. Молодой человек должен был не только учиться правильно мыслить и просто питаться, но и обязательно формировать с детства выносливое, сильное, гибкое тело воина. И девушки должны были укреплять своё тело бегом, танцами, лёгкой атлетикой (прыжки, метание диска, копья), чтобы дети были здоровы и крепки телом уже в чреве здоровой матери. Девушкам не разрешалось сидеть дома и баловать себя изнеженным образом жизни. Они должны были уметь танцевать и петь на праздниках на виду у юношей, уметь смеяться над любым человеком, не унижая его, а точно подмечая ошибку. Учиться прославлять в песнях заслуживающих прославления – таким образом девушки пробуждали у юношей стремление к саморазвитию.
Девушки, воспитывающиеся в уважении к своей чистоте, должны были уметь пройти в праздничном шествии нагими перед юношами, упражняться в не наносящей травм борьбе на глазах у юношей. Всё это должно было побуждать молодёжь (и, конечно, побуждало) к созданию крепкой семьи.
А холостяки подвергались очень серьёзным испытаниям. Они не имели права присутствовать на таких праздниках женской красоты, а должны были ходить зимой голыми по рынку и петь сочинённую о них песню, в которой рассказывалось, что они, холостяки, заслужили такое наказание за свои страхи и слабости и неповиновение законам Спарты.
Необычными были советы Аполлона и по ведению войны. Ликург запретил вести войну с одними и теми же соперниками. Это делалось для того, чтобы неприятель не становился воинственным. Война для спартанцев – это состязание в силе, выносливости, организованности, а не уничтожение неприятеля. Если соперник обращался в бегство, его не преследовали. Недостойно спартанца убивать отступающего, то есть вышедшего из состязания. Об этом великодушном правиле воинов-спартанцев знали все неприятели, что неизбежно приводило неприятеля к осознанию, что лучше пуститься в бегство, чем оказывать сопротивление.
Ликург вместе с Советом старейшин не разрешал гражданам Спарты путешествовать без определённой обществом цели. Это было сделано для того, чтобы спартанцы были ограничены от влияния безнравственного, беспорядочного. Иностранцы, не принимающие образ жизни Спарты, выселялись из страны, чтобы не быть примером праздной жизни.
Необычным для стран Внутреннего моря были законы и правила Спарты, связанные с погребением умерших. Правила погребения и взгляды на смерть убирали суеверия. В Спарте было принято считать, что тело без жизни – это не завершение жизни, не конец жизни, это знак ухода человека в мир, который он заслужил своей жизнью здесь, на Земле. Смерть не страшна, страшна жизнь, посвящённая смерти, удовлетворению страхов, слабостей, суеверий.
Законы Спарты разрешали хоронить усопших и в черте города, и вблизи храмов, ставить памятники рядом с храмами, посвящёнными богам.
Молодёжь училась привычно и естественно относиться к могилам, к погребению – не бояться перешагивать через могилы, не считать осквернением прикосновение к мёртвому телу.
Закон запрещал класть в могилу что-либо, кроме тела. Тело оборачивали в красный плащ и помещали на листья маслины. Имя ушедшего в заслуженный им мир писалось на могиле лишь в том случае, если усопший был погибшим в бою за образ жизни Спарты воином или жрицей…
Вопрошал Ликург оракула и о назначении пирамид Египта. Будучи в Египте, он услышал от местного жреца, что великие пирамиды построены рабами во времена фараона Хуфу и являются царскими гробницами-мавзолеями. Но выразил внутри себя сомнение в услышанном от жреца, ибо считал, что человек не обладает навыками и возможностями для возведения таких сооружений. А также не увидел целесообразности в возведении таких гробниц… Смысл ответа оракула (от имени Аполлона) в послании Захарии выглядел так: «Твои мысли верны, Ликург, зачем увековечивать прах?! Не делай подобного в своей стране, не превращай уход в другой мир в суеверие и страх, а мёртвое – в объект поклонения. Страх лишь отягощает судьбу и последующую жизнь. А суеверие делает слабого ещё слабее, лишает его воли!.. Ответ на твой вопрос ничего не изменит в твоей жизни и в законах твоей страны. Эти сооружения (пирамиды) – дома Силы, врата её распределения, они созданы, чтобы Мир существовал и дальше. Ваш юный Мир не способен создать такое…»
При первом же знакомстве с посланием Захарии мне бросилась в глаза принципиальная разница между Торой и законами Ликурга-Аполлона в вопросах пользования денежной единицей, ведения войны, смерти и отношение к телу усопшего…
И ещё: для спартанца не существовало смерти.
Продолжение следует…
