Друзья! Мы продолжаем публиковать «Истории Евсея». На очереди – книга вторая. А первая книга готовится к печати (вариант с авторскими правками). Ссылка на электронный вариант первой части.
Оглавление
Глава 16
Воспоминания просачиваются из чувств дымкой образов. Там нет определённости во времени, нет расстояний, нет названий. Даже имена всплывают из чувств не сразу и не все.
Я прожил на берегу Евфрата три или четыре весны. Сопоставления из нынешнего времени говорят, что четыре. Это было счастливое, яркое время в кругу друзей. Интересно проявляет себя память: имена помню не все, а то, что в начале февраля цветёт миндаль, а следом абрикосы и персики, помню ясно и даже чувствую запах…
Во вторую весну мы построили новую кузню. К середине лета печь уже пахла свежей известью и раскалённым металлом. Полдня мы с Лукой проводили в кузне, во второй половине, до заката, всегда что-то строили. Ученики в нашей мастерской – черноволосый Агур и русоволосый Юлий, сын армянина и гречанки.
В то же время заработала плотницкая мастерская во главе с Назиром. Алан включился в уже существующую в деревне гончарную. Харан вместе с Адонией расширил кожевенную мастерскую. Натан был старшим по строительству, с ним, как обычно, трудилась вся молодёжь деревни. А вечерами, три раза в неделю, независимо от погоды, Натан с Адонией обучали борьбе всех желающих мужчин. Все мужчины деревни возрастом от четырёх до пятидесяти лет (бывало, и старше) приходили на эти тренировки. Там же учились биться на мечах, изготовленных Назиром. В тренировках с мечами использовались приёмы рукопашного боя…
Когда перестаёшь быть вестником на длительное время и жизнь становится оседлой, и все друзья имеют семьи, где часто рождаются красивые дети, желание быть рядом с любимой звучит внутри неизбежно и часто. Обилие дел и общения занимают внимание весь световой день, но когда наступает вечер и добираешься до горизонтального положения, вот тут мысли о любимой заполняют тебя всего, желание близости перекрывает всякие рассуждения.
Я не принадлежал к редкой в те древние времена разновидности мужчин, которые умели жить без женщины, обходиться без её присутствия рядом. Мало того, ещё и мечтал о трудноисполнимых, возможно, несовместимых задачах – обойти мир с вестью об учении Любви и прийти к единству мужского и женского. Хотелось осуществить и то, и другое, но допускал, что кое-что сделать не получится и доделывать надо будет уже в следующем рождении, где очень хотелось бы оказаться вместе с Учителем и Дедом.
А здесь, на берегу Евфрата, я учился проводить вечера и ночи без Ани. Меня сильно тянуло к ней. К тому же я часто ощущал её мысли, а иногда, как мне казалось, и её присутствие рядом.
Обычно после вечерней молитвы, перед отходом ко сну, моя голова трудилась последовательно в трёх направлениях. Просматривал свои слова, действия и мысли в событиях прошедшего дня и сверял с пониманием правильного, чтобы в следующий раз в подобных ситуациях иметь возможность поступить по-другому. Потом копался мысленно в способах закалки сталей разного назначения, обдумывал понравившиеся идеи, чтобы потом попытаться их исполнить.
А перед тем, как уйти в сон, я отправлялся к Ани: восстанавливал в памяти наш дом, расположение некоторых вещей, как любила размещать их Ани… А вот и сама Ани, её взгляд, улыбка, её дыхание, нежность… Дальше начиналось самое непростое, но очень желаемое: я учился соединяться с Ани, сливаться с ней в одно.
В начале этой учёбы со мной случалось или перевозбуждение, или засыпание от усталости. Последнее было лучшим выходом, ведь во сне иногда продолжалось то, что я представлял, засыпая – тогда наше соединение с Ани приводило к яркому естественному завершению. Но если я перевозбуждался, что поначалу случалось часто, то не знал, как поступать с этой собравшейся в точку силой; ходить по ночам в кузню было не лучшим решением. И воспитан был Дедом в древних правилах – не позволял себе сбрасывать семя самоудовлетворением…
Но всё же третьей весной я научился так соединяться с Ани, что сочная природная сила разливалась волшебным нектаром по всему телу аж до макушки головы, и это не было кратковременным событием. И я надеялся, что Ани испытывает в эти мгновения что-то не менее замечательное, ведь наибольшее удовлетворение получалось от того, что я ощущал её восторг от такого свидания.
Это умение, наконец-то проявившееся в моей жизни, не уменьшало, а наоборот, разжигало желание вернуться в свой час к Ани, на берег Эгейского моря. С наступлением четвёртой весны я сказал себе, что община наша уже достаточно крепка, а значит, наказ Деда выполнен и надо начинать думать о движении в Парфию. А находилось Парфянское царство уже совсем недалеко, в половине луны пути, там, где несла свои воды великая река Тигр.
И теперь я ждал знака, какого-то события, чтобы продолжить путь вестника…
В моём рассказе о полноте ощущений от воображаемого слияния с Ани можно поискать вопрос: неужели нельзя было найти женщину в деревне, которая с пониманием и желанием сделала бы шаг к близости со мной?
Если коротко… Такой свободной женщины со взаимным чувственным притяжением не было в нашей небольшой деревне. А главное – я понимал, что моя любимая сразу почувствует присутствие в моей жизни другой женщины, и это принесёт Ани переживания и боль, несмотря на её отважное согласие на моё возвращение с ещё одной женой. Ани умеет чувствовать меня, ей достаточно переживаний обо мне и без появления другой женщины в поле моих чувств…
Возможно, все эти умные рассуждения могли бы поколебаться, если бы в реальности появилась женщина, которая тронула бы мои чувства. Но мне тогда повезло – этого не случилось…
Конец лета. Уже блестит паутина. Мальчишки переправили с другого берега реки одинокого путника. Это был пророк – проповедник из Иудеи Авишай. Он шёл с вестью о наступлении конца времён и приходе Машиаха.
Правило первых общин – принять пророка, дать ему кров и пищу, предоставить ему возможность возвестить перед общиной своё откровение, но не оценивать истинность пророка по услышанному от него. Пророк мог задержаться на второй день, но будет ли он снова говорить, решала община.
Если пророк задерживался на третий день и не приступал к труду, который ему предлагала община, то он считался лжепророком.
Обычно истинность пророка определялась по его нраву. Считалось, что за два дня, отведённых ему как пророку, пока он находился среди людей, можно было увидеть, соответствует ли сам пророк тому, о чём говорит, к чему призывает.
Если люди видели несоответствие, они должны были отправить его дальше в путь, дав ему еды в дорогу, и передать через посыльных в близлежащие селения, что по их землям идёт лжепророк. В такой ситуации у бывшего пророка оставалась возможность покаяться перед всеми и принять тот труд, который ему предложит совет старейшин общины (совет диаконов), если собрание общины решит предоставить ему такой шанс. И такая возможность – через труд и смирение вернуть доверие к себе – обычно предоставлялась…
Выслушали Авишая в доме молитвы. Он шёл из порабощённой Римом Иудеи, где под страхом смертной казни запрещалась всякая попытка восстановления иерусалимского Храма – разрушенной до основания святыни Израиля. Целью его пути были города Месопотамии: Нисибин, Ашшур, Ктесифон, Селевкия, Вавилон – там находились крепкие, богатые иудейские диаспоры. Авишай возвещал явленным ему откровением о наступлении конца времён и приходе Машиаха – царя, который воссоединит избранный Богом народ, освободит его от рабства, восстановит Храм. И призывал иудеев к покаянию и очищению через полное погружение в воду. Сто лет назад подобное уже происходило: Иоанн призывал к покаянию, крестил в Иордане и возвещал о приходе Пророка над всеми пророками. Иоанн тогда не только возвестил, но и имел смелость указать иудеям на Помазанника. А вскоре лишился и головы, и звания пророка…
Когда Авишай закончил говорить, Лука вознёс хвалу Всевышнему, поблагодарил гостя за сказанное. Коротко рассказал, что мы есть те, кто уже дождались Помазанника. Предложил Авишаю участвовать в утреннем омовении в реке с предшествующим этому покаянием пред Отцом.
Авишаю было предложено от совета диаконов отдохнуть после долгих дорог, участвуя по желанию в жизни общины, а через три дня продолжить свой путь. Авишай с благодарным поклоном принял предложение и попросил дать ему возможность потрудиться во благо общины.
Появление Авишая было для меня знаком – пора. Решил идти в Парфию вместе с ним: тогда мне не надо будет брать в попутчики никого из друзей, они очень нужны здесь, в нашей молодой общине. Со мной рвались в дорогу Агур и Юлий, но я твёрдо сказал им «нет» – пусть мужают рядом с друзьями и близкими, их час ещё придёт…
Уходили мы рано утром, после омовения и молитвы. Тогда в дорогу недолго собирались. Рубаха-хитон, свободные штаны с низким пахом, накидка из грубого полотна, сандалии, сшитые Хараном, заплечная сумка с писаниями и едой.
Я шёл без серебра, как и положено апостолу. Авишай имел с собой серебро денариями, которыми его снабдила диаспора ещё в Антиохии сирийской.
Провожали меня всей общиной. Родные глаза преданных друзей. Никто не уговаривал меня остаться, все знали, что я должен идти. И знали, что хочу вернуться.
Шли мы на юго-восток, наверное, не меньше двух недель. Хотели выйти на берег Тигра между Нисибином и Ашшуром, там намечали расстаться. Авишай собирался идти дальше на юг вдоль Тигра до Ашшура. Я хотел переправиться на восточный берег Тигра и дойти до ближайшего парфянского города.
Идти по Месопотамии нетрудно: вода есть, плоды тоже. Есть и сладкие корневища, не помню их названия. У камышей – вкусная, сочная нижняя часть. Если не торопиться, можно рыбу на костре приготовить. А если некогда, то и кузнечиков хватает…
Разговоры у нас не ладились. Я предложил Авишаю озвучить наши разные взгляды на мир, не доказывая их друг другу. Одному из нас удавалось придерживаться этого соглашения, поэтому Авишаю не с кем было спорить. Он, конечно, не раз возвращался к попыткам донести до меня своё откровение. В такие мгновения я переставал его слушать – улыбаясь в ответ, попросту погружался в воспоминания о своих друзьях среди людей и среди Хранителей.
Иногда повторял Авишаю одну и ту же мысль: «Только время может подвести итог нашим взглядам на мир и размышлениям. Я верю всем сердцем, что Иешуа – Посланник Отца, Он принёс Путь Любви, исполнение которого освободит нас от рабства перед Сатаной».
Вывод Авишая, если максимально его укоротить, был таков: «Иешуа – праведник и проповедник, наказанный Всевышним за не свою ношу. Он не может быть Машиахом, Помазанником Всевышнего по той причине, что он не царь из рода Давидова, не спас избранный народ от рабства Рима, не воссоединил Израиль, не восстановил Святыню».
Однажды, когда Авишай в очередной раз рассказывал мне свои откровения, а я вспоминал общение с настоящей богиней Хэвой, получилось так, что Хэва не ушла из воспоминаний, а сказала мне: «Завтра будь осторожен. Не изменяй себе, не доставай меч».
Весь следующий день я был внимателен в пути, мы даже обошли стороной небольшое селение…
Медленно наступал вечер. Мы наконец-то дошли до великого Тигра. Решили омыться, вознести молитвы. Посмотрел по сторонам – на обозримом расстоянии никого не было. Спустились с небольшого обрыва к реке. Из камышей вылетела птица. Поднявшись над нами, что-то крикнула… Сотворили молитвы, каждый свою, разойдясь в разные стороны. Умываясь в реке, я обернулся. Над обрывом стояли шесть бородатых мужчин в одеждах из шкур. Откуда они появились? «Караванные разбойники,» – пронеслась в голове мысль.
Глава 17
Шесть разбойников разделились на три группы. Центральная двойка шагнула к нам, две другие пары обходили нас по сторонам. За нашими спинами ровно шумела великая река.
– Ну что, пророки?! Мог бы сказать: «Мир вам!», да в нашей банде так не шутят. Будет ли мир – решаете вы. Отдавайте всё, что есть: мечи, серебро, одежду. И идите, куда шли, – спокойно проговорил на греческом широкогрудый бородач. Он был, вне сомнения, главным в этом отряде.
Я снял вместе с поясом кованный мною меч-нож, протянул главному. Тот кивнул напарнику, чтобы забрал оружие. Я поднял с прибрежного песка свой наплечный мешок, в котором находилось самое большое сокровище – Весть Иоанна, и тоже отдал в руки напарника главаря. Подумал: «Останусь живой – восстановлю по памяти». Затем отдал накидку. Снял через голову хитон и, протягивая его бандиту, сказал негромко Авишаю на арамейском: «Отдай всё».
Широкогрудый кивнул Авишаю:
– Твоя очередь, иудей!
Авишай замотал головой, левой рукой неуклюже прижал мешок к себе, а правую простёр перед собой:
– Всевышний! Вечный и Единственный! Призываю воинство Твоё! Рабы сатаны, будьте прок…
Взметнулся меч в руке главаря, и Авишай упал с клинком в груди, не успев вымолвить проклятье – был сражён ударом в сердце. Широкогрудый не торопился освобождать тело Авишая от меча.
– Не договорил… Такое проклятие – не проклятие, – сказал, нахмурившись, главарь. – Отдал бы всё и шёл своей дорогой. Но жадность… Как всегда, жадность! Серебро дороже жизни… Оттащите труп от воды… – обратился он к двум разбойникам слева от себя. – На тот холм… Птицы и собаки разберутся. Меч заберите, как донесёте тело.
Затем широкогрудый повернулся ко мне.
– Почему ты отдал всё? – спросил.
– Ты бы всё равно отобрал, – ответил я.
– Верно, – ухмыльнулся он. – А почему одежду отдал?
– Ты попросил. Может, тебе нужней.
– А зачем всё с себя снял?
– Меня так учили. Забирают верхнюю одежду – отдай и нижнюю.
– А ещё чему тебя учили?
– Ударили по одной щеке – подставь другую.
– Проще скажи.
– Я не должен отвечать ударом на удар, злом на зло.
– Мудро, – кивнул широкогрудый и расчехлил мой полумеч. Осмотрел полотно, провёл по нему большой ладонью. Опробовал остроту на своей бороде, немного укоротив её. – Хорошая сталь! – Затем поднёс меч к носу, втянул воздух: – Им не убивали, – сказал он. – Ты сделал?
Я кивнул.
– Не верну тебе меч, – сказал широкогрудый.
– Хорошо, – ответил я.
– Одежду и сумку забери… Я видел твои глаза, когда ты отдавал свой мешок. Тебе не серебро дорого, а то, что на папирусе… Кто твой Учитель?
– Посланник Бога.
– Какого Бога?
– Отец – один.
Главарь кивнул, недолго помолчал.
– Я не грек. Я перс, как называют нас греки. Моя родина – царство Парс. Да… Творец – один, а пути – два. Я выбрал не путь блага…
Разбойники развели костёр. Широкогрудый обратился к своей команде:
– Когда собаки и птицы сделают своё дело, а солнце подсушит останки, сложите их в обожжённый сосуд и предайте земле.
Я отошёл к воде. Умылся. Сотворил молитву…
– О чём твоя молитва? – спросил перс, когда я вернулся к костру.
– Чтобы дорога Авишая была лёгкой, а его добрые дела превысили заблуждения. Он шёл по пути блага, старался исполнять законы своей веры.
– Я прервал его испытание… Убийство – это плохо для моей зармы (кармы).
– Что такое зарма? – спросил я.
– След убийства в моей жизни, в этой или следующей. За всё… за все убийства придётся заплатить. Убитого пророка ожидает лучший путь, чем мой. Он уже никого не убьёт и никого не обманет. Список его злых дел больше не пополнится. К утру третьего дня душа его будет уже у моста Чинвад. И Митра покажет его благие дела…
– Ты веришь, что есть ещё жизнь?
– Я верю, что Всеблагий ещё даст мне возможность исправиться. Ещё не всё потеряно, я не заслужил ад.
– А почему бы не исправиться сейчас?
– Ты снова прав, праведник… Я не хотел убивать его. Ахур, вечная хвала Ему, свидетель. Я не дал пророку проклясть нас, у иудеев строгий Бог… Этот иудей – не праведник. Идущий по пути блага никого не проклинает. Я отправил к Мосту решений не праведника. Но я сделал зло. Я не должен был убивать этого человека… Я слышал твои слова к нему на арамейском: «Отдай всё». Почему он не отдал? Зачем пророку серебро? Но я не должен был снова убивать, разрушать то, что не создавал. Ариман опять обыграл меня…
Перс глубоко вздохнул, опустил голову. Костёр выхватывал из тьмы его хмурый профиль. Он встал, взял большую кожаную ёмкость из-под вина, подошёл к реке и наполнил ёмкость, что-то шепча.
Затем отошёл подальше от костра – совершать омовение. Тихие слова молитвы на незнакомом языке. Молился он долго, повторяя молитву или мантру несколько раз.
Когда перс вернулся, посветлев ликом, я спросил:
– Ариман – это дух зла?
– Владыка демонов, их создатель. Дух Разрушения. Вы, греки, называете его «диавол». Но «клеветник, обольститель» – это слишком просто для него… Он ведь умнее любого из нас. Его называют в моём народе Ангра-Майнью или Ариманом… Я с юности выбрал его путь. Ты праведник, поэтому и говорю о себе. Хвала Всеблагому, Он не оставляет меня, тебя прислал. Значит, есть ещё надежда…
Широкогрудый вдруг протянул мне мой короткий меч:
– Возьми!
– Нет, – покачал я головой. – Он твой. Пусть напоминает о надежде.
– Возьми в дорогу серебро пророка, тебе нужней, – сказал перс и подвинул ко мне мешок Авишая.
– Я не беру в дорогу серебро, – снова покачал я головой.
Перс решительно встал, взял мешок Авишая, подошёл к реке и с размаху швырнул мешок подальше от берега. Остальные разбойники, внимательно слушавшие наш разговор, не шелохнулись. «Доверяют или боятся?» – пробежала мысль.
– Зови меня Парсом, – представился широкогрудый.
– Отец назвал меня Евсеем, – ответил я.
Мы говорили всю ночь. Остальные разбойники сначала слушали нас, кивали головами, потом заснули. Наше общение с Парсом продолжалось под их мерный храп. Искры костра растворялись в усыпанном звёздами небе. Большая звезда, качнувшись в сторону и замерев в новом положении, привлекла моё внимание. Как в детстве. Тогда, правда, я чаще смотрел на звёздное небо. «Я вижу тебя», – ответил я ей. Она сдвинулась ещё раз и исчезла…
– Куда ты идёшь, Евсей? – спросил Парс.
– Иду с Вестью о Посланнике Бога к твоему народу. Рассказываю о Пути любви и Света, который Он явил… О заповедях, исполняя которые, человек будет жить вечно.
– Ты выбрал недоброе время для такой Вести.
– Я не выбирал, Парс. Посланник сказал нести Весть об Отце Любви и Света всем народам.
– Четыре года назад я с большим отрядом напал на караван Гезера, известного в Междуречье купца. Оставил его жить – пусть продолжает платить за свой путь. Гезер такой же убийца, как я, ещё и насильник… Таких я обычно убиваю… Он отдал нам своих молодых рабынь на потеху, но я приказал своим не трогать девчонок… Так вот, этот Гезер обещал мне много денег и шёлка за голову проповедника-грека, черноволосого, со светлыми глазами. Это ведь ты?
– Да, – ответил я.
– Я возьму с него много монет, очень много – и серебром, и золотом… Покажу ему твой меч и скажу, что убил тебя… – Парс говорил медленно, подбирая слова.
Я пожал плечами:
– Но я пока жив.
– Для него это будет правдой. Он ублюдок, скотина. Не мужское это дело – насиловать женщин… Знаешь, праведник, я родился… от такого же насильника и убийцы. Но мать всё равно любила меня. И я это хорошо помню… Мне мало что дорого, а её любовь – дорога. Мать после того боялась всех мужчин. После тех двух ублюдков…
История была такая. Её отдали замуж за купца, богатого и молодого. Он взял её в короткий торговый поход. Караван сопровождала хорошая охрана. Как подарок после свадьбы, хотел богатство своё показать… А умелая банда разбойников вырезала ночью охрану, вытрясла из купца всё – вместе с совестью. Главарь банды изнасиловал мою мать, а купцу оставил жизнь… Купец отказался от осквернённой жены… Потом родился я. В шестнадцать лет я ушёл в банду грабителей караванов. Спустя два года мы разгромили караван этого ублюдка, отказавшегося от моей матери. Наш главарь оставил ему жизнь – для будущей прибыли. А я убил купца, перед тем сказав ему, кто я… И убежал из банды. Потом собрал свою… Отца мне не удалось убить. Он погиб в схватке с караваном Гезера. Говорили, тигр Гезера разорвал его…
Мы замолчали. Над нами по-прежнему висели звёзды. Ровно, убаюкивающе шумела или пела река. Огонь костра владел нашим вниманием и успокаивал мысли. Я подумал об Авишае. Его испытания закончились, не суждено ему было принести в диаспоры своё откровение, в которое он верил не менее искренне, чем я в своё. Да будет ему дано там, куда он идёт, по вере его… Авишай показался мне за пламенем костра, вид у него был растерянный…
– Праведник, – прервал моё виде́ние Парс. – А твоя мать жива?
– Она ушла, когда мне было семь лет. Приходит, как и обещала, иногда во снах. Люблю её до сих пор…
Я не стал погружаться в воспоминания о матери. В голове вместе с вопросами появился образ Гезера.
– Скажи, Парс, тигр Гезера, его любимец, жив?
– Гезер убил его. Может, поэтому он так ненавидит тебя. Мы грабили караван, когда тигра уже не стало. При живом звере мы бы ещё подумали…
Парс задумчиво смотрел сквозь пламя костра.
– Всё же я убью Гезера, – сказал он спокойно. – Я возьму с него много денег за твою жизнь, за желание убить тебя. А потом убью, в память о моей матери. Он насильник, он богатый насильник. Он опасен. На одного служителя Аримана станет меньше. И Гезеру этим помогу: вдруг Всеблагой даст ему ещё жизнь…
Я ничего не сказал Парсу, потому что не знал, что говорить. Он и не спрашивал.
– Ты видел когда-нибудь Аримана? – спросил я.
– Не знаю, можно ли увидеть его самого. Он многолик. Я видел его дэвов, демонов. Он управляет ими. Хозяин теней и болезней… И управляет миром, ведь выбравших его путь, таких, как я, много. Его власть – наш страх… Там, где деньги, богатство – там страх. Там, где желание богатства – тоже страх. Он управляет страхом и богатством. Он владеет этим миром, владеет мной… Но ты сейчас здесь. Хвала Всеблагому! И я слышу свою совесть. И хочу помочь тебе хоть чем-то. И этим помогу себе…
Здесь недалеко, за Тигром, живёт мобед, жрец огня, хранитель знания. Он чистый и мудрый, с ним сила Всеблагого – он не отклоняется от пути блага. Очень помог он мне когда-то: вылечил меня, исцелил. Провожу завтра тебя в его селение. Вам будет о чём говорить.
Зарождалось утро. Я уже начал засыпать, когда услышал вопрос Парса:
– О чём ты мечтаешь, Евсей?
Сквозь сон ответил:
– Жить вместе с друзьями и любимой, с чистой совестью, без страха, в заботе без корысти… И много детей…
Во сне я плыл вместе с Дедом на корабле с большим белым, хрустящим чистотой парусом. Прозрачная вода с большой глубиной и разной живностью: рыбы знакомого и диковинного вида, малых и великих размеров, некоторые только угадываются в глубине нечёткими контурами. Впереди незнакомый берег. Белый храм с входом в виде айвана. Дверей нет, видно, что в храме горит золотистый огонь. Из храма выходит высокий, крепкий человек в белых одеяниях. В моих руках ощущается толстый, рельефный швартовый канат. Я бросаю канат человеку в белых одеждах, вижу его очень знакомые тёплые глаза. Он ловит канат, подтягивает корабль к айвану храма. Вижу близко огонь, ровно горящий на алтаре. Чувствую сладковатый, приятный запах… И просыпаюсь.
На углях костра печётся рыба. День наступил. Слышны слова молитвы с уже знакомой интонацией…
Мы позавтракали втроём. С Парсом остался один человек. Остальные ушли в лагерь – оказалось, у Парса не просто банда, а маленькая армия.
– Евсей, переправлю тебя на другой берег. Выведу к большому селению. Там живёт мобед, которого боятся дэвы. Ахур любит его, как и тебя.
Несколько часов до полудня мы шли на юг вдоль Тигра. Спустились с берега к камышам. В камышах – лодка.
– Я – большой грешник, – улыбался Парс. – Плыть на лодке по святому творению – меньший из моих грехов… Ты вовремя оказался здесь, праведник. Ахур всегда появляется вовремя и протягивает Руку. Хвала Всеблагому! Я не клянусь, в клятвах нет Господа… Пусть Гезер будет последним, убитым моей рукой. В память о моей матери.
– Не думаю, что ей это нужно, – возразил я.
– Ты снова прав. Ей не нужно. Это нужно мне!
На восточном берегу поднялись на небольшое взгорье. В долине виднелось селение. Прощаясь, Парс сказал:
– Нужна будет помощь, приходи сюда с огнём. Дозорный увидит. Я или кто-то из моих ребят придём… Скажи мне несколько слов, брат! Вдруг больше не увидимся.
– Мой Учитель говорил: «Ищи сокровище, которое не гибнет, которое остаётся там, куда не проникает моль, чтобы съесть, и где не губит червь».
Парс обнял меня.
Когда шёл к селению, рядом появился Авишай. Выглядел он всё ещё растерянным.
– Я что, умер? – услышал я вопрос.
– Получается, не совсем, – ответил я. – Ты видишь меня, я вижу тебя.
– Я уже побывал везде, куда собирался идти, в диаспорах. Меня никто не видит. Почти никто. Напугал одного мальчишку… Я видел, как собаки ели моё тело. Но меня это не волновало… Что будет дальше?
– Не знаю, Авишай. В этих краях говорят, завтра тебе предстоит Мост решений…
– Это уже происходит… Я увидел свою жизнь и продолжаю видеть… Не получаю удовольствия…
– Твоя мать жива? – спросил я.
– Да, она в Галилее.
– Я бы сейчас пошёл к ней.
Авишай исчез. В этот раз он прислушался к моему совету.
Продолжение следует…
